В Калининграде 27 августа состоялось первое очное заседание международного научного совета недавно созданного научно-исследовательского подразделения института гуманитарных наук БФУ имени Канта — Академии Кантиана.
В состав совета вошло немало известных специалистов по философии. Среди них — профессор, доктор философских наук заведующий кафедрой зарубежной философии МГУ имени Ломоносова Вадим Васильев.
В интервью коллегам из БФУ ученый из Моквы рассказал о том, что его больше всего интересует в философии Канта, почему университет имени Канта можно назвать одним из центров мирового кантоведения и стоит ли, на его взгляд, менять систему подготовки молодых философов.
— Вадим Валерьевич, какие философские проблемы стоят сегодня перед отечественными учеными? В каких направлениях исследования ведутся успешнее всего?
— Я думаю, вы согласитесь, что перед учеными стоят прежде всего научные проблемы. Философские проблемы стоят перед философами. Хотя их тоже, конечно, можно считать учеными. Если в этом смысл вашего вопроса, то позитивной тенденцией последних лет в нашей философии мне видится то, что у нас опять стали обсуждаться классические философские проблемы: проблема сознания, свободы воли, вопрос о природе, критериях и границах знания и т. п. Важно удержать эту тенденцию. И не только потому, что такие проблемы составляют ядро философии, но и потому, что именно они в первую очередь обсуждаются нашими западными коллегами. Только так мы интегрируем нашу философию в мировое пространство.
— Вы являетесь одним из ведущих специалистов по философии сознания. Несколько лет назад у вас вышла монография "Сознание и вещи: очерк феноменалистической онтологии". Как взаимодействует сознание и мозг? И что же, в конце концов, первично — материя или сознание?
— Специфика моей позиции в том, что я отвечаю на этот вопрос так, как подсказывает здравый смысл и самый наглядный опыт, а потом доказываю, что для непротиворечивости этой системы ответов надо делать очень сильные онтологические допущения. Детали можно прочитать в упомянутой вами книге. Что же касается ваших конкретных вопросов, то первый из них лишь косвенно относится к философии. На него должна отвечать нейронаука. Философию беспокоит, скорее, вопрос о том, взаимодействуют ли они вообще, не является ли сознание просто эпифеноменом. И вот здесь философ может доказать, что эпифеноменом оно не является. Ну и, конечно, философия может попробовать показать "вторичность" сознания.
— Совсем недавно группа российских учёных – ваших коллег – побывала в гостях у Далай-ламы XIV. Была достигнута договорённость о сотрудничестве между российскими учёными и буддистами. Что можно ожидать от этого взаимодействия? На какие вопросы можно будет получить ответ?
-Прелесть этого сотрудничества в том, что результаты могут быть самыми неожиданными, на что я и надеюсь.
— Как развивается отечественное кантоведение? Какой вклад внесли российские философы в изучение наследия и в развитие идей Канта?
Российское кантоведение — одна из самых развитых областей отечественной историко-философской науки. Так что мы можем гордиться им и надеяться на продолжение этой традиции. Заслуги здесь очень велики, и все их не перечислишь. Из всех российских трактовок идей Канта мне особенно интересны интерпретации Доброхотова и Молчанова.
— На каких проблемах философии Канта вы хотели заострить внимание?
— У Канта меня интересует многое. Прежде всего — ядро его теоретической философии: трансцендентальная дедукция категорий. Очень интересна и по-прежнему актуальна и кантовская этика — если судить, к примеру, по трудам выдающегося современного этика и метаэтика Парфита. Мне всегда был интересен и вопрос о том, как Кант пришел к критицизму.
— Какова роль БФУ в изучении, развитии и популяризации идей Канта?
— Роль эта, на мой взгляд, очень велика, это один из центров не только отечественного, но и мирового кантоведения. И нельзя, конечно, не вспомнить людей, которые сделали это возможным — прежде всего, Брюшинкина. Очень много сделал и продолжает делать Калинников. Но и их молодые ученики хорошо знают свое дело.
— В чем разница между методиками преподавания философии в России и на Западе?
— Это большой вопрос. Если в двух словах: западные студенты слушают гораздо меньше курсов и в гораздо большей степени сами определяют траекторию своего образования. Наше образование так и не может избавиться от патернализма. Впрочем, это скорее не проблема образования, а гораздо более общая проблема. Что же до методик преподавания философии в узком смысле, на лекциях и семинарах, то я не вижу большой разницы. Разница скорее в отчетности: мы предпочитаем устные экзамены письменным и разрешаем студентам пересдавать курсы, не прослушав их заново.
— Требует ли отечественная система подготовки специалистов в области философии и истории философии изменений, реформ?
— Ответ на этот вопрос отчасти вытекает из того, что я ответил на предыдущий. Абстрактно говоря, какие-то реформы, возможно, и не помешали бы, но реально ситуация такова, что у нас и так слишком много реформ. Такое чувство, что они не останавливаются ни на один день. Люди устают от постоянного изменения правил игры. Так что пока лучше не надо.
— Насколько важна история философии, как отдельная область знания?
— Я — прежде всего историк философии. Я люблю свою профессию и, соответственно, считаю её самой важной и интересной. История философия знакомит нас с образцами подлинного философствования. И одного этого достаточно, чтобы понять значимость этой дисциплины в образовательном плане.
— По каким направлениям сейчас сотрудничают МГУ и БФУ, и какова перспектива этого сотрудничества?
— Я уверен, что по самым разным, но уверен и в том, что это сотрудничество надо расширять и дальше. Возможности здесь большие, и я не сомневаюсь, что философский факультет МГУ с готовностью будет развивать это сотрудничество.